Я выхожу на площадку, будто дирижёр без палочки: зал шуршит программками, микшер гудит, в прожекторе плавится пыль. Пульс синхронизируется с метрономом backstage, и только одна мысль — превратить секунды в шёлк для её памяти.
Искренний импровизатор
Она сидит в третьем ряду, ловя светлыми глазами нечаянные блики. Я запускаю «гипербатон» (перестановка слов ради выразительности) — фокус, понятный даже технику у пульта. Мой текст летит без суфлёра:
«Ты — утро, где струнный квартет
В каждом аккорде портрет
И если вселенная — хор
Я выберу твой мажор,
Коммивояжёр образов делает паузу. Публика втягивает воздух, словно шёлк через кольцо. На этом вдохе я подмешиваю «тембрессор» (сценический приём мягкого приглушения голоса), и пространство сужается до её улыбки.
Акустика душевного вечера
Переход к следующей строфе оформляется ударом по «сцинтиграфу» — крохотному колокольчику, заимствованному у химиков-спектроскопистов. Его кристальный тон заливает зал фосфенами.
«Ты — штрих-код ромашек в ладони,
Тёплый джаз на балконе
Я — ветер-коллаж из афиш,
Прикоснусь, и тремор афиш
Зрители уже не различают, где конец сцены и начало воображения. Этим пользуюсь: внедряю «парономазию» — игру созвучий, раздвигающую смысловые пласты, словно декорации на механике.
Финальный аккорд
Временные шторки закрываются лазурным светом. Я опускаюсь на одно колено, предлагая не кольцо, а целую роль в пьесе без антрактов:
«Согласись быть сюжетом весны,
Пусть лелеет твои сны
Промолчи — и этот ответ
Потому что твой силуэт
Аплодисменты модулируют в унисон, возвращая воздух залу. Я гашу прожектор и замечаю: её глаза светятся, будто гобо-фильтр выбрал узор «вечность». Миссия вечера выполнена без единого лишнего слова. Свет рампы помнит лишь её имя и мой тихий шёпот.
